КРОТОВСКИЕ ВЕСЕННИЕ ДЕЛА И ЗАБОТЫ

"Вернусь теперь опять в Кротово. Приближался март 1943 года. Начинается основательная заготовка дров в лесу на всю зиму. Берём пилы, топоры и идём бригадой. Возглавляла её почти всегда Елена Ивановна. Сначала неумело, но постепенно эту заготовку дров выполняем как привычное дело. На это уходило у нас недели две. Напиленные там дрова складывали в поленницы, а подвозить их уже будет колхоз летом.

БЕГЛЕЦЫ

Насколько велика была тяга детей к Елене Ивановне – мы убедились однажды, на одном любопытном факте. Было раннее апрельское утро 1943-го. Я спешу в интернат. Но что такое? На пороге дома, тесно прижавшись друг к другу, спят три фигуры. "Что такое?" – опять мысленно спрашиваю себя. Интернат ещё закрыт. Было что-то около семи утра. "Неужели это наши ребята? И почему же они здесь? Кто же, всё-таки?" Их лиц я не могу разглядеть – на глазах у всех троих низко надвинуты шапки-ушанки, одеты в наши обычные серые куртки. Окликаю спящих – каково же моё удивление, когда я увидела, что на меня смотрят знакомые лица, но они не наши, не кротовские… Смотрю и не верю своим глазам – передо мной Вадим, Вовка Васильев, Ким Никольский – все они из Малиновского интерната. Пришли пешком за сорок километров, где-то бежали от волков. "Откуда? Как вы сюда попали? Что случилось?" – интересуюсь. И слышу: "А мы к вам… Не хотим в Малиновке, хотим к Елене Ивановне… Где она? Мы хотим с ней поговорить".

НАША ТАИСИЯ ИВАНОВНА

Однажды утром прихожу в интернат и вижу – наша милая Таисия Ивановна моет полы в нашем большом коридоре. Спрашиваю у неё: "А где же Мария Николаевна? И почему Вы здесь в такой ранний час? И почему вдруг моете у нас полы?" По озабоченному лицу Таисии Ивановны вижу, что произошло какое-то ЧП. Женщина отрапортовала: "Леночка заболела, врача нет. Я подозреваю у неё брюшной тиф. В изолятор её брать не хочу, там у меня все лёгкие больные. Обещал приехать Горев, я ему звонила, а пока, дорогая Ксения, я прошу вас очень следите, чтоб в эту комнату к Леночке никто не заходил… Она в комнате одна, девочек всех перевела в группу. Пол я у неё в комнате уже помыла, лекарство дала…" На ходу крикнула: "Ну и так, чистота, чистота, и ещё раз чистота! Ксения, я надеюсь на Вас", – и с этими словами она убежала по другим своим объектам: кухне, дошкольной группе, изолятору, столовой… И ещё у неё была одна тяжелейшая нагрузка, которая требовала её постоянного надзора, ухода, питания. Это мальчик-инвалид, ходивший на костылях, умственно отсталый пятнадцатилетний Коля Колтунов. Я помню Таисию Ивановну в серой куртке, платочке голубого цвета и кирзовых сапогах. А снимала ли она с себя куртку и сапоги, и когда она это делала – я так и не знала, не знаю и до сих пор.

Я ОПЯТЬ НЕ В СТРОЮ. ВСТРЕЧА С ПРОШЛЫМ

Ноябрь 1943 года. Зима в самом разгаре. Морозы крепкие. Снег, кажется, занёс всё, что было нужно и не нужно. Сугробы выше головы! У меня болит локоть, ушибленный в лесу ещё на заготовке дров. Появляются нарыв, температура. Рука начинает пухнуть. Ложусь в общий изолятор за занавеску, Таисия Ивановна делает мне ванны, после них становится плохо. Терплю очень сильные боли в локте. Случайно (для меня это была крайне счастливая встреча) появляется в изоляторе военный врач, приехавшая с фронта навестить свою дочь Риту Уржунскую. Привела её Таисия Ивановна ко мне для консультации. Врач смотрит меня, и… на следующий день, часа в четыре, мы были в Аромашевской больнице. Осмотр хирурга и срочная операция. "Ещё немного и было бы общее заражение", – говорит Горева. Флегмона локтевого сустава – таков диагноз. Общий наркоз, тарелка гноя, перевязка. Я спасена! О нет, это только спасительная операция от общего заражения. Начинаю работу в группе. Перевязки с риванолом, что делает мне Таисия Ивановна – не помогают. Мне не лучше, рана не затягивается и нарывает снова. Рука воспалена, и опять в Аромашево, на этот раз я поехала с Еленой Ивановной. Это был декабрь 1943 года.

Приехав в Аромашево, убедились, что в больницу идти уже поздно. Решили сходить в кино, потом заночевать у знакомых. Хотя рука страшно болела, но вечер всё равно девать было некуда. Сидим в кино. И вдруг… Ко мне в объятья бросается паренёк и горячо целует. Я удивлённая: "Что такое? Неужели это ты, Саша?!!" Да, это он, пятнадцатилетний Саша Крамич, который тогда, 22 июня, первый объявил нам о начале войны. Так мир оказался тесен.

ОПЯТЬ ИНТЕРНАТ

Ходят слухи о какой-то реорганизации. Часть воспитанников, окончивших школу, уехали в Омск, в ФЗO. С ними наши Коля Макаров, Ким Никольский, Лена Фёдорова, Лена Гумовская и другие. Узнаём, что интернат будет детским домом. Ну, а пока всё то же – литературные вечера, беседы, разбор конфликтов и какое-то страшное одиночество, тоска по уехавшим ребятам, нашим старшим и хорошим помощникам.

Напомню один из наших вечеров с тем, чтобы потом сразу перейти к следующей главе – о директоре. Итак, вечера были самыми тяжёлыми. Читаем, рассказываем до полного опустошения в голове. Скорее бы уснули. Скорее бы и самой лечь. Всё. Как будто тихо. Ухожу. Спать, только бы спать. Но вдруг в спальнях опять шум, опять разговоры. Но время позднее и, услышав всё это, и видимо жалея нас, выходит из своей комнаты Елена Ивановна и направляется в спальни. Наш директор берёт бразды правления в свои руки.

НАШ ДИРЕКТОР

Она входит в спальню тихо. Очень тихо. Становится у печки. Она в своей серой куртке, валенках, руки в карманах. Ребята ещё издали чувствуют её приближение, и по рядам проносится: "Тише, гольцы… Елена идёт". Она входит и начинает свой "воспитательский час". У неё проницательный, жутко проницательный взгляд. Ребята его чувствуют на расстоянии в темноте. Сразу в спальне наступает мёртвая тишина. У неё, кроме взгляда, ещё и высокий лоб, и мудрые мысли, и веские слова. Её диапазон велик: от знания литературы и искусства, до проникновения в умы и души самых трудных ребят, от мудрости педагога до составления меню, порой из ничего, для своей большой интернатской семьи.

ПЕРЕМЕНЫ

Как я уже говорила, в эту зиму от нас убывали старшие дети – кто в Омск, кто в Ишим на учёбу в ФЗО. Таково было распоряжение области, а может даже и Москвы. Детей у нас становилось значительно меньше и вот, наконец, ранее доходившие до нас слухи и превратились в приказ: на базе нашего интерната организуется детский дом, а оставшиеся дети вместе с воспитателями переводятся в интернат № 111 в Малиновке.

Это всё случилось в конце февраля 1944 года, и некоторое время мы числились уже как детдомовские работники. Прибыла и директор нового детдома Чистякова, местная учительница. Я приняла приказ о возвращении в Малиновку радостно, но основные воспитатели интерната – Ванченко, Номан, Попова, Грачёва – решили остаться в Кротово и работать в детдоме.

Наш директор Е.И. Яковлева была переведена в Малиновку на должность директора интерната № 111. Там, после увольнения Дмитриевой, эту работу выполняла З.А. Ильина. Видимо, руководители решили, что будет разумно нас вернуть к тому коллективу, с которым мы уезжали из Ленинграда. Да и вести с фронта стали приходить более радостные".

С. СТЕПАНЮК: Далее Ксения Ивановна описывает путешествие по оттаявшей дороге из Кротово в Малиновку, гостеприимных татар, угощавших их кониной, и свои радостные чувства от предвкушения встречи с полюбившейся ей Малиновкой, ставшими родными ребятами и преподавательским составом. О том, как за делами и заботами незаметно пролетело время, и уже началась подготовка к реэвакуации, а интернат продолжал жить уже привычной жизнью, и весной уже нужно было начинать готовиться к зимовке. Радостные сигналы о скором отъезде поступают один за другим, и этому в её воспоминаниях уже уделяется всё больше и больше внимания.

НАРЯДЫ

"Начинались с наступлением лета наши обязательные летние работы. С ними связано у меня много трудностей, но они оставили хорошее воспоминание надолго. Думаю, что такое же чувство сохранили и ребята. Что же это были за "наряды"? Обычно их давала директор перед завтраком, объявляя, куда какая группа должна после завтрака идти и что делать. Для моей группы младших мальчиков это были – сбор лекарственных трав, прополка, сбор хвороста в тайге, сбор лебеды и крапивы для кухни, окучивание, сбор ягод для киселя. Ещё мы ходили на сенокос ворошить сено, были и другие поручения. Самыми любимым нарядами были те, которые были связаны с походом в лес. При этом детей не пугала никакая погода. В тайгу приходилось ходить ежедневно.

Но! Как и везде в Сибири большие огорчения нам приносили комары. Их было множество, и они были разных размеров и калибров. Тучей поднимались над нами и забирались всюду – в глаза, рот, волосы… Сил никаких не было с ними бороться. Но! Всё это было вначале, в 1942-м. Шло время. То ли мы к комарам, то ли они к нам попривыкли. Не так они стали нас донимать, всё меньше и меньше было от ребят жалоб на их укусы. Со временем так привыкли, так с ними подружились, что я, например, все последние годы проходила по тайге босая. А комары здесь одни сменяли предыдущих, и так до самых холодов. Не деревне жгут навоз и этим спасаются от них. Конец лета. Едим свои свежие овощи, и они заменяют надоевшую лебеду и крапиву. В меню появились и капуста, и морковь, и редиска, и зелёный лук".

Продолжение следует.