В нашей жизни бывают неожиданные встречи (как, например, случайные попутчики в самолётах, поездах). Знакомство там, где особо и не расположен к этому. И все эти "случайности" закономерны: жизнь вплетает очередной узор в своё витиеватое многообразное полотно. Классический пример – попадаешь в больницу (как всегда неожиданно). Судьба так любит корректировать такими способами – "отключает", обезоруживая, заставляет приостановиться и задуматься, чтобы ответить себе на извечные вопросы, мол "Что делать?" да "Кто виноват?" Как любила говорить одна знакомая в таких случаях: "все сорняки из головы надо вырвать, розы посадить". Медики выполняют свою работу, а ты пытаешься "поговорить" с организмом (и что ему не хватает?), даже читать умные книги, что, кстати, безрезультатно, от другого чтива, вообще, подташнивает. Хочется тишины и спокойствия...

Да не тут то было! Сразу обратила внимание на одну из пациенток, что-то усердно, в очередной раз, разъясняющую громким с красивым тембром голосом всем в больничной палате. Присмотрелась: небольшого роста пожилая худощавая женщина лет 76-ти, в неярком цветастом халатике, с русыми с сединой аккуратно убранными в пучок волосами. Но запомнилось её лицо – открытое, доброе и печальное одновременно! А в глазах – такая глубина, смотришь в них и как будто считываешь мысли, ощущения: тут и детская непосредственность, и боль прожитого, и радость счастливых мгновений – всё, как в немом кино... только в одном кадре. Стала прислушиваться к разговорам. Это была баба Шура из Кротово, так стали мы её называть всей палатой. Александра Фроловна Усачёва, видя возникший интерес к своей особе, с радостью изо дня в день делилась воспоминаниями о своей жизни, бытом и укладом того времени – из таких судеб и складывается судьба нашей сибирской земли, нашего края.

– Милая, Мариночка, – так всегда обращалась ко мне с теплотой в голосе моя собеседница, – родилась я в прошлом веке, в 30 году в деревне Орловка (недалеко от Кротово). Теперь её нет, а в то время там много дворов было – две большие улицы, жизнь кипела! С измальства я стала сироткой, отец нас бросил, когда мне было полтора годика, а моей сестре Маше – три. С детства помню ощущения голода. Мама всё работала в совхозе с восхода до заката солнышка. Иногда по домам нанималась, например, почти весь день дрова пилила за пуд редьки (это примерно полтора ведра). Мы подрастали, тоже помогали. Уставали так, что когда хозяйка ужинать звала, сил уже не было. За работу нам часто картошечку давали. Семья держала небольшое хозяйство: коровку и прочую живность, но всё сдавали на налоги. Утром мама нам водичку молочком подбелит, лепёшек из травы даст и уходит. Мы всё быстро съедали и снова кушать хотели. В те времена с нами ещё жили дедушка с бабушкой: хорошие у нас старики были! Очень хорошие! "Детки поели, сейчас посудку помоете", – обращались они к нам с лаской и уважением. В мире все жили, в ладу. Баба ткала, пряла всё постоянно, мы глядели, учились. Дом у нас маленький был, в одну комнату, спали на полатях, позднее, когда появилась русская печь – и на ней. Ещё пристрой-сенки стоял. Когда-то и амбар был. Как-то весной – картошку садить, а не чем... Дед предложил: "Давайте амбар продадим за картошку?" Так и порешили. За амбар получили шесть пудов. Мама к нам: "Сейчас девчонки, макушечки картошек, где ростки будут, обрежем на посадку и в ямку, а остальное поедим". Картофель убрали, а дни идут. Бывало, матери нет, а мы кушать хотим, достанем из ямки половинки картошек, напечём на железной печке, наедимся, всё за собой уберём и успокоимся. И так не раз. Мать и не догадывалась. А когда подошла пора садить, она полезла в яму, а там нет семян. "Что же вы, девочки наделали?" А мы со слезами в ответ: "Мам, кушать хотели". Она печально вздыхала: "А теперь что будем делать, чем садить?!." Ой, тяжело было. Вот таки дела, милая, Мариночка, – удручённо повторяла баба Шура.

Беседа наша задушевная лилась, словно речка меж берегов. В перерывах, возвращаясь в настоящее, успевали уколы, капельницы делать, таблетки не пропускать и, заслышав бряканье посуды и приглашение покушать, прерывались на время, задавая мысленно вопросы нашей приятной собеседнице. Из уст Александры Фроловны Усачёвой звучало всё, как древнее сказание: мелодичное, увлекающее в мир, который был ведан только ей. Мы всё четко представляли. Вот их банька, которую топили по-чёрному, парились с берёзовыми вениками, а потом попивали травяной чай душистый. Как собирались за столом, молились перед приёмом пищи. Традиция всегда всем вместе трапезничать была священна. Это объединяло, давало время пообщаться. Баба Шура сокрушалась, почему сейчас забыты эти устои?! Разобщённость, размолвки, распады семей – может это от пренебрежения традициями предков? На протяжении всех наших бесед А.Ф. Усачёва упоминала, что жили тогда в деревне дружно, помогали кто чем мог: спичек не было, баба, увидев дымок из соседской избы уже бежала за угольками, вот и огонь в доме появлялся. Рассказала она и о том, что проучилась четыре года в школе, но ленилась, на этом попытка прикоснуться к знаниям и закончилась. Уже тогда отправляли девчушку лён вручную рвать. Коноплю рвали, вымачивали, высушивали, трепали и пряли. Одежду шили, нижнего белья не было, бедно жили. И про другую правду жизни:

– Я ещё лапти застала. Сами лыко рвали, сушили, плели. Позднее какие-то ремёсла появлялись. Сосед-портной мне ботиночки с мягкой подошвой сшил. Я так танцевать любила, что продырявила. К нему – выручил, отремонтировал, а я вновь в пляс. А то на свидания стыдно было ходить. Я красивая была, две длинные русые густые косы ниже талии заплетала красными тряпочками (лент не было), приукрашали себя бусами из рябины, калины. Это сейчас я и золотые серёжки, цепочку, колечко имею. А тогда что было? Ничего! Ни денег, ни товара. Правда, жили у нас в деревне семьи побогаче – трактористы, например. У них хлебушек был. У моей подружки три брата из ближайших деревень трактористами работали, она у одного в гостях побывает – булку получит, у другого... и так далее. Мне иногда перепадало. В деревне не было церкви, клуб позднее построили. Жили трудно, но спасала песня и вера, что всё хорошо будет. Тогда было принято праздники (престольные – прим. автора) отмечать по деревням. У нас, в Орловке – Введение. В Казанке собирались на Михайлов день, в Преображенке – на Покров. Весело было! – Предавалась приятным воспоминаниям, улыбаясь, Александра Фроловна.

Узнали мы, что в деревне в те времена врача не было, ходила наша героиня к бабке лечиться. Живот заболит, бородавки появились на лице – к ней! Пошепчет та на водичку, дома выпьет девушка – и как ничего и не бывало. До сих пор дивилась этому баба Шура. А про привороты всякие и знавать не знали в деревне. Разводы в диковинку были. К самой Александре дважды женихались. Первым был гармонист-красавец, но его семья – против невесты бесприданницы. Любили они друг друга. Как-то, встретившись, печально молвил юноша про свой сон, в котором две сосны стояло: большая и маленькая. Маленькая – его возлюбленная Шура, а большая – богатая невеста, которую ему родители сосватали. Годы прошли, а тот гармонист не раз женился, да счастья так и не нашёл. Предлагал как-то Шуре сойтись, но у неё уже был муж и сыночек.

Удалой бравый молодец – Иван Александрович Усачёв – закружил в танце семейной жизни Александру. Только вернулся с войны: всю Великую Отечественную был связистом, дошёл почти до Берлина (боевой путь закончился в ста километрах от логова врага). Фронтовая судьба к нему была благосклонна или молитва матери, которую та ему передала с собой, оберегала, но серьёзных ранений за все пять лет сражений не было. В послевоенные годы они сыграли свадьбу. Жених на семь лет был старше невесты, вырастили шестерых замечательных сыновей. В отпуск по уходу за ребёнком тогда не ходили: месяц – и на работу. Трудилась Александра на складе кладовщиком, писарчуком, на ферме свинаркой, дояркой. В 1980 году переехали в Кротово. Их союзу едва не исполнилось 60 лет, но хозяин (как уважительно называет мужа Александра Фроловна) внезапно умер от инсульта. А последние слова его были: "Я буду долго жить, Шура!" Но...

– Вот уже семь лет его нет со мной. Никогда Ивана не забуду. Всё у нас было по-хорошему. Жили без измен! Не пил, только по праздникам, руку не поднимал, а в деревне у других всё бывало. Совет да любовь были во всём, друг с другом и с детьми. Всё в семье делалось сообща, все трудились. Бригадиром он был уважаемым и для детей время и доброе слово находил. Жалею только, что дочки Бог не дал. Сама виновата, забеременела как-то, а столько уже сыновей, хватит, решила на аборт идти. Свекровь отговаривала, и у меня на душе было плохо. Но всё же сделала, выхожу, а на крыльцо голубка села – видно, девочка у меня была... Эта боль так и осталась, – со скорбью в голосе поделилась баба Шура.

Прошли годы, семья сейчас большая: мальчики и девочки. Внуков – 15 и правнуков 8. Девочек своих она балует, украшения золотые дарит, заботится. Только по городам все разъехались: в Омске, Тюмени, Когалыме. Младший сын поблизости живёт – в Кротово. Но одиночество ощущается, особо пообщаться не с кем: сестра, подруги умерли... Вот и разговорилась эта открытая добрая женщина в больнице, общение у людей её возраста – это самое ценное.

На мой вопрос, что её волнует, ответила, что пожить ещё хочется, детям за помощь благодарна, им счастья желает. Беспокоит тема разводов, что стариков при живых детях в дома престарелых отдают (после таких сюжетов по ТВ, медсестре больницы срочно пришлось меры принимать: плохо стало нашей бабе Шуре, давление поднялось)

– Я только сейчас стала жить! – Как-то перед обедом тихонько произнесла то ли мне, то ли размышляя вслух, наша сказительница и какое-то лукавство, искорка счастья промелькнули в её глазах, – сейчас и деньги есть, и есть что купить, как-то помню – моя бабушка Пелагея усадив нас, молвила важно: "Слушайте меня, детки! Станет стричество везде (электричество – прим. автора), в банях, в хлевах и в подполе. Будете проводами опутаны. Будут детей в чреве убивать. Народ станет разболтанный, нехороший. Это ничего, детки, не бойтесь. Кони будут железные, летать в небе железные птицы. Жить станете не так, как сейчас: хлебушко будет, мясо, продаваться всё будет", – правда ведь всё, вспоминая предсказания бабушки, сказала, задумавшись, Александра Фроловна.

Много ещё чего интересного поведала наша рассказчица, в учебниках такое не почитаешь и в книгах тоже, вот и хочется, пока живы свидетели тех исторических эпох, лично у них поведать об их такой многогранной и непростой, непохожей на нашу, жизни.

В больницу мы попали в один день с бабой Шурой, и выписали нас одновременно. За ней приехал сейчас её главный помощник – сын Сергей из Кротово:

– Все мы для неё одинаковые – все любимы. Заботится о нас, а мы о ней. Стараемся всем помочь. Беспокойная она у нас очень.

P.S. На следующий день, после выписки из больницы, Александре Фроловне Усачёвой исполнилось 84 года. Я связалась по телефону с виновницей торжества, она была в приподнятом настроении, к ней приехали сыновья из Омска и Тюмени, чувствовала себя хорошо. Долгих ей лет жизни!

Фото: из семейного архива.